– Однако Хэдли – очень традиционалистское место. Некоторые даже назовут его отсталым.

– Не думаю, что люди, там живущие, воспринимают его таким образом.

Мимолетная улыбка.

– Возможно, я неправильно выразилась. Я имела в виду, что от конефермы в Хэдли до главы канцлерской сводной группы по заселению другого континента лежит дистанция огромного размера. Будет ли правильным сказать так?

– Возможно. Но у меня никогда не было сомнений в том, что я пойду учиться в университет. Мои родители были людьми деревенскими, но они позволили мне самому выбирать судьбу.

Она с теплотой посмотрела на него.

– Значит, вы были книжным мальчиком.

– Можно и так сказать.

Снова быстрая пробежка по записям блокнота.

– Так. У меня тут написано, что вы женаты.

– Боюсь, ваша информация несколько устарела. Я разведен.

– Да? И когда это случилось?

Вопрос показался ему несколько неудобным, с другой стороны, вся информация об этом общедоступна; нет причин не ответить на него.

– Шесть лет назад. Все прошло очень мирно, мы до сих пор дружим.

– А ваша бывшая жена, она же судья, так?

– Была, в Судебной Палате Шестой Семьи. Но теперь оставила эту работу.

– И у вас есть сын, Рэйс. Чем он занимается?

– Он пилот воздушных сил.

Ее лицо просияло.

– Просто чудесно.

Логан кивнул. Совершенно очевидно, что она все это и так знает.

– А какое у него мнение по поводу ваших открытий?

– На самом деле мы это не обсуждали уже некоторое время.

– Но он должен гордиться вами, – сказала она. – Его отец, возглавляющий целый континент.

– Вам не кажется, что это некоторое преувеличение?

– Хорошо, перефразирую. Возвращение в Северную Америку – признайтесь, это достаточно спорный вопрос.

О, вот оно, подумал Логан.

– Для большинства людей – нет. Если исходить из данных опросов.

– Но для некоторых – определенно. Например, для церкви. Как вы можете прокомментировать их возражения?

– Никак не могу.

– Но вы же наверняка об этом думали.

– Я не вправе ставить голос одних выше голоса других. Северная Америка – не просто место на карте, сама мысль об этом месте находилась в сердцевине самоосознания человечества в течение тысячелетия. История Эми вне зависимости от того, является ли она правдой, принадлежит всем, а не только политикам и духовенству. Моя задача лишь в том, чтобы мы там оказались.

– А как вы считаете, где здесь правда?

– То, что думаю я, не имеет значения. Людям предстоит самим оценить найденные свидетельства.

– Это звучит слишком… бесстрастно. Я бы даже сказала, отстраненно.

– Я бы так не сказал. Мне вовсе не все равно, мисс Трипп. Но я не склонен решать сгоряча. Возьмем, к примеру, эти имена на камне. Кем они были? Все, что я могу вам сказать, это то, что это были люди, они жили и умерли, очень давно, и что кто-то ценил их очень высоко, достаточно, чтобы поставить им памятник. Это то, о чем говорят нам свидетельства. Возможно, со временем мы узнаем больше, возможно – нет. Люди сами заполнят пробелы в знании, как им захочется, но это уже будет вопрос веры, а не науки.

Поначалу у нее был сконфуженный вид; плохой из него собеседник. Но она снова принялась рыться в блокноте.

– Хотела бы немного вернуться к разговору о вашем детстве. На ваш взгляд, профессор, ваша семья была религиозна?

– Не особенно.

– Но в некоторой степени.

Она явно пыталась подвести его к чему-то.

– В церковь ходили, – признался Логан. – Если вы об этом. В этом нет ничего необычного в тех местах. Моя мать была аммалиткой. Отец на самом деле не придерживался определенных верований.

– Значит, она была почитательницей Эми, – сказала Несса, кивая. – Ваша мать.

– Просто ее так воспитали. Есть вера, а есть привычка. В ее случае, я бы сказал, это было, по большей части, привычкой.

– А вы? Назвали бы вы себя верующим, профессор?

Вот она, суть дела. Логан решил, что надо быть осторожнее.

– Я историк. На мой взгляд, этого более чем достаточно, чтобы занять свой ум.

– Но историю можно назвать верой, в своем роде. В конце концов, прошлое – не то, что нам действительно известно.

– Я бы так не сказал.

– Нет?

Он откинулся в кресло, собираясь с мыслями.

– Позвольте вас кое о чем спросить. Что вы ели на завтрак, мисс Трипп?

– Прошу прощения?

– Это совершенно прямой вопрос. Яичницу? Тосты? Быть может, йогурт?

Она пожала плечами, подыгрывая ему.

– Если вам интересно, то овсянку.

– И вы в этом уверены? Нисколько не сомневаетесь?

– Нисколько.

– А как насчет прошлого вторника? Овсянка или что-то другое?

– Чем вас так заинтересовал мой завтрак?

– Будьте любезны. Прошлый вторник. Это было не слишком давно, наверняка вы что-то да ели.

– Понятия не имею.

– А почему?

– Потому, что не считаю важным.

– Другими словами, это незачем помнить.

Она снова пожала плечами.

– Наверное, да.

– Ладно, а теперь поговорим насчет вот этого шрама у вас на руке.

Он показал на ее руку, держащую ручку. Линия из полукруглых вмятин, бледных от основания указательного пальца до запястья.

– Откуда у вас это? Выглядит очень старым.

– Вы очень наблюдательны.

– Я не хотел быть невежливым. Сделал это для примера.

Она поежилась в кресле нервно.

– Если вам обязательно знать, то меня собака укусила. Мне восемь лет было.

– Итак, это вы помните. Не помните, что ели на прошлой неделе, но помните то, что случилось много лет назад.

– Да, конечно. Я до смерти перепугалась.

– Уверен в этом. Это была ваша собака или соседская? Или, быть может, бродячая?

На ее лице появилось раздражение. Нет, не раздражение. Ощущение незащищенности. Он увидел, как она прикрыла шрам другой рукой. Непроизвольное движение, она даже не осознала, что делает это, или едва осознала.

– Профессор, я не вижу в этом никакого смысла.

– Значит, это была ваша собака.